Январь - месяц Рубцова. Третьего января - Приход,
девятнадцатого - Уход. Тридцать пять лет жизни и тридцать лет
после того как... Отчего же не оставляет и крепнет все более любовь
наша к Рубцовскому Слову? Отчего чем тяжеле Русской Земле, тем
яснее и отчетливее тяга к Рубцову? Какое стечение времен и событий,
какой такой перст Божий сделал Николая Михайловича Рубцова Русским
Национальным Поэтом?
Что есть поэзия Рубцова? Что такое вообще Русская поэзия? Что бы приблизиться к Ответам, необходимо оглянуться - и не на миг - на всю многотысятилетнюю историю Русской Словесности, постичь ее образы, уверовать в ее идеалы... Мы не дерзаем в кратких заметках проследить этот Путь. Да и готово ли современное литературоведение проделать его? Но Путь этот - если думаем мы о завтрашнем дне русской поэзии - пройти должно.
Давайте сделаем хоть пару шагов, снимем первый слой: взглянем на поэзию Рубцова глазами фольклориста (и для примера один стих - "Прощальная песня")... Вот они - знаковые образы, за каждым стоит его генетический пласт: определенная фольклорная традиция. Образы, о которых так туманно (как кажется несведующему) писал когда-то Есенин в своих статьях. Образы - символы связующие Судьбу и Слово Рубцова с традиционной народной культурой. Образы - суть истинное содержание поэзии, ее сакральный язык, отнюдь не форма.
Образ ребенка, - образ продления рода, воскресения, спасения души (что дано здесь через поэтику колыбельной). Образ спасения расширяется: колыбель, лодка, ковчег. Отсюда образ перехода в иной мир: река, пристань, пароход... Образ Сада (Благодати, догреховного состояния): сад, цветы, дерево, срубленное дерево - пень. Образ искушения: грехопадение, запретный плод. Образ отъезда, прощания: изгнание из Рая, погибель, смерть, покаяние. Образ птицы - связь горнего и дольнего (по народным представлениям птицы на зиму улетают в рай, уносят человеческие души и т.п.). Образ матери, как средоточие Рода и Родины (у Рубцова - погибшей матери, т.е. подрубленного Рода, погибающей Родины). Вся Россия, со всем ее прошлым и будущим, стала матерью для Рубцова. Неразрывно с этим и образ церкви (у Рубцова - заброшенной, обрушившейся): церкви-матери, церкви-ковчега, церкви-сада. Эти образы имеют свое происхождение в духовном стихе, в протяжной лирической и обрядовой песнях, в притче, в духовной легенде... Прислушаемся:
Я уеду из этой деревни,
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.
Мать придет и уснет без улыбки
И в безрадостном сером краю
В эту ночь у берестянной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
Слышишь ветер гудит по сараю,
Слышишь дочка смеется во сне...
Может ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней...
В народном сознании сон ребенка оберегают особые мифологические существа: Сон да Дрема, а также небесные силы: ангелы, Богородица... Так сложилось на Руси издревле, что христианская культура не вытесняла дохристианскую, а вовлекала ее в свой внутрениий мир:
...Сон идет по очепу,
А Дрема по лучикам...
...Баю, баиньки-баю.
Не ложися на краю...
...А на завтре Мороз
тебя стянет на погост...
...Не пугайся, Ваня мой,
Богородица с тобой...
Спи со ангелами,
Со архангелами.
Херувимы, серафимы
Вьются, вьются над тобой,
Над твоею головой...
Именно во сне ребенок растет - обретает необходимые для будущего качества. Колыбельная - есть оберег этого средоточия Будущего, Рода, Родины. Смех во сне говорит о том, что ангелы носят душу дитяти на небеса. Дите, по невинности своей, достойно взирать на Бога и от созерцания Благодати - смеется. Взрослым такие сны не показываются (разве преподобным, которые" как дети"). Но в мире много и нечистой силы, которая топочет "по тропам", таится за спиной, имеющей погубить дите - Будущее, Родину: "Будут ночью поскрипывать двери..."- бес ходит, говорят в народе.
Здесь нужен экскурс в народную демонологию и еще шире - в народное православие: бука, кикимора, домовой, баенник, подовинник и т.д., ангелы, угодники, Богородица, Христос - все это реально, живо, все взаимодействует, наполняет быт и бытие русского человека... "Слышишь, ветер гудит по сараю..."- сарай одно из мест сосредоточия нечистых. Опасны также окно, ворота, порог, перекресток, пристань...
Баю, баю, баю, бай.
Поди, Бука, под сарай!
Под сараем кирпичи -
Буке некуда легчи...
Функционально колыбельная является заговором, заклинанием - т.е. народной формой молитвы, долженствующей Уберечь. Такова же по сути "Прощальная песня" Рубцова. Вслушайтесь: он не поет, он молится.
А по лесам поют навки, мавки, шулюканы... - души погибших некрещеных детей. Это именно их пение ("печальные звуки") слышит поэт: мертвые взывают от земли. Это особая тема у Рубцова.
Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня...
Вот оно - центральный образ драмы: "Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от древа, и я ел..." Помимо метаисторического грехопадения, здесь то, что бывает с каждым из нас... и каждый раз отпав от Христа, оказываемся мы "у глухого болотного пня", "на знобящем причале"... Где цветущее древо и сладкий плод?... - Пень и неспелая горькая клюква.
Не грусти на знобящем причале,
Парохода весною не жди.
Лучше выпьем с тобой на прощанье
За недолгую нежность в груди.
И давай разлетимся как птицы,
Что нам ждать на одном берегу.
Может быть я смогу воротиться,
Может быть - никогда не смогу.
"Парохода весною не жди..." Образ лодки-ковчега не однажды всплывает у Рубцова, ибо это главное перед грядущим Потопом:
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем...
Вглядимся в этот стих внимательнее: "В горнице"... Горница - горнее. Там, где у Рубцова о Доме, то - "дом", где о избе - "изба". Здесь: "горница" - место действия задано. Представьте свет реальной звезды (без солнца, без луны) - от того ли "светло в горнице"? Речь идет о Спасении и потому рядом с Лодкой другой образ - Матери. Через всю жизнь у Рубцова: "Мать умерла, отец ушел на фронт...", "Нес я за гробом матери аленький свой цветок..." - духовное сиротство (разрушенная церковь, ковчег). В свадебном причитании существует т.н. "сиротский причет": вне зависимости жива мать или нет - брак не может состояться без ее благословения. Невеста-сирота накануне свадьбы выходит на угор и, обращаясь к кладбищу, причитает, призывая мать явиться и благословить. И приходит и благословляет. Это оттуда: "тень", "молча принесет", "завтра - хлопотливый день"...
И вот "в горнице светло", ибо - "матушка" и свет звезды - евангельский свет. И вода, разумеется, не для опары принесена, а для омовения. Завядшие "цветы в садике", "лодка на речной мели" - все омоется Материнской Водой покаяния... И будет труд под древом:
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе.
Удалось ли Поэту построить свой ковчег, ковчежец, лодочку? Все творчество Рубцова - есть покаянная песнь за наше нераскаянное поколение. Образ Потопа, образ Дождя, Реки, разделяющей эпохи, судьбы, миры... Образ Лодки найдет свое завершение в последнем стихе:
...А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый...
Вот почему: "Парохода весною не жди..."
Вера в "вечный покой" материалиста отринута. Ковчег, обернувшись гробом, отправляется в путь. Впереди Страшный Суд. "Спасись сам и вокруг спасутся тысячи":
Может быть я смогу воротиться,
Может быть - никогда не смогу.
Тут не сомнение, а твердость в следовании Промыслу. Не "хочу" или "намерен", а - "смогу". Тут и Любовь и Крест несомый... Все точно настолько, что и читать-то больно, а каково было писать?
Рубцовская песня начинает замыкаться в круг (мы опускаем многое: по каждой строчке можно бы было говорить о связи с воинскими протяжными песнями, оплакивающими Отъезд, подвиг, смерть; о связи с обрядовой песней, причетом и т. д.). Обозначим лишь главные корни, связующие стих с Русской Землей:
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю.
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Что бы девочка куклу качая,
Никогда не сидела одна:
"Мама, мамочка, кукла какая,
И мигает и плачет она."
Клюква - пень - плод - любовь - "потерянный рай"... Для человека чуждого Традиции "кукла" звучит в этом ряду диссонансом. Между тем Рубцов не только выводит на древнейший мифологический образ, но и (подсказка нам) указывает жанр: сказка, более того: "последняя сказка". Вспомните "Хаврошечку" или "Василису"... Деревянная куколка - образ и душа усопшей Матери - заступницы и хранительницы. Вплоть до ХХ века ставили русские люди "куколок" на божницу за иконы. И в сказках "куколки" улыбаются и плачут, как плачет порой Богородица на иконе. Но ведь иконы-то в Рубцовском Доме нет. Даже в Горнице есть "свет", есть "матушка" и "тень ивы" на пустой стене... И хотя ангелы прилетают к дочери, но за отцом по ночным тропам бегут совсем не они... и спасительная лодка "на мели". Такова судьба Русского Народа в ХХ веке и таков дар Русского Поэта: увидеть "в безрадостном сером краю" свет звезды и идти за ним. Есть быт и есть Бытие: иконы в поэзии Рубцова нет, но есть Бог - так было с нами.
В последнем четверостишии все сомкнулось: "Я уеду из этой деревни " но "весь я не умру" - вернется "последняя сказка"... И уже не мать поет колыбельную над дочкой, а она сама качает "куколку" - Прошлое, которое только одно и может стать Будущим. А настоящее?.. По лику Богородицы катится слеза.
Есть и ещё одно ключевое слово-образ у Рубцова, оставшееся в этом стихе за кадром. Помните пушкинское: "На свете счастья нет, но есть покой..." А у Рубцова:
Бессмертных звёзд спокойное мерцанье...
Я не верю вечности покоя....
Звезда Труда, Поэзии, Покоя...
Над вечным покоем...
Светлый покой
Опустился с небес
И посетил мою душу!
Светлый покой
Простираясь окрест,
Воды объемлет и сушу...
Или:
Когда душе моей
Сойдёт успокоенье
С высоких после гроз
Немеркнущих небес....
Наконец, Рубцов готовит книгу, которую так и предполагает назвать: "Успокоение". Покой. Это чистая совесть, это жизнь в Боге - "До конца, до смертного креста".
* * *
Сказав о народности рубцовского стиха ,пора сказать и о том ради чего - т.е. о философском или вернее сказать богословском его содержании. Оставим пока разговор о таком генетическом источнике Рубцова, как древнерусская литература - в другой раз. Но о народном православии Рубцова не сказать нельзя. Народное православие, народное богословие - термины введенные еще в начале нашего века фольклористами и этнографами. В них отражена та детская, чистая вера, которая реально сложилась в старой деревенской Руси. Городская мещанская религиозная жизнь была во многом иной. О православной жизни аристократии, впрочем, как и столичного пролетариата, к началу ХХ века говорить не приходиться. Естественно, у каждого из этих слоев Российского общества сложилась своя, обособленная не только религиозная, но и фольклорно-поэтическая культура.
Первое, что отличает наше православие и народное богословие (а в целом - традиционную форму сознания) - это монизм. Монизм реализуется именно в православии, через эсхатологию. Западное христианство новейших времен фактически дуалистично. Сколь угодно долго можно рассуждать отчего закатилось Пушкинское "солнце", "наше все", отчего у Пушкина нет прямых последователей в русской поэзии (есть-есть, но не на виду!), где ясность и радость мироощущения? Отчего надрыв и расщепленность сознания, карамазовский бунт постпушкинской литературы? А все просто: Пушкин через свою приобщенность к Святой Руси, через русское сердце свое, вопреки всему разумному багажу - европейскому, секуляризированному, дуалистичному, пронес в поэзию главное - свой монизм, а иначе - теоцентризм. Напомним, что пушкинская плеяда писателей выросла на западноевропейском Просвещении: Шекспир, Сервантес, не говоря уже о Блаженном Августине, оказались за рамками влияния. Результат художественного дуализма - атеизм, антропоцентризм: опрокидывание всей образной системы, всего языка русской поэзии. Богословское кредо запада дуалистично:
...Люди гибнут за металл
И сатана там правит бал...
Действительно, без решения проблемы теодицеи, преодолеть дуализм не возможно. Потому и карамазовщина, потому и бунтует русская интеллигенция, что налицо несоответствие традиционного содержания русской культуры и западного типа сознания, пытающегося содержание это осознать. Алеша знает да объяснить не может, Иван не понимает и бунтует - вот раскол Русского Сознания, вот камень преткновения: теодицея.
Отсюда еще одна особенность : в применении к философии об этом писали многие (от Соловьева до Флоренского) : в центре западной мысли - гнозис , в центре русской - историософия в ее православном , эсхатологическом контексте . Но это соображение и вернее и первичнее по отношению к русской словесности. В новейшей литературе, после провала в ХVIII веке, Пушкин и в богословском смысле есть ключевая фигура. Он вовсе не создавал, как учат нас Гершензоны, русского литературного языка. Он первый из вновь сложившегося писательского класса (после того как Петр отлучил православную Русь от литературы) кто научился писать и мыслить по-русски . Узки врата и труден путь Русской Словесности, ибо требует целостности сознания : целомудрия. Рассеченное сознание пишущей братии и по сей день бродит в потемках и имя уклонившимся от Пушкинской стязи - легион. - А что же Рубцов? - Его Господь, быть может, как никого другого, рано вывел на эту стязю и хранил
До конца,
До смертного креста.
Сознание Рубцова, как и должно в русской традиции, эсхатологично, но не раздробленно. Рубцов теоцентричен (что и Есенину не всегда присуще). Историософия, как промыслительный смысл истории - главная Рубцовская тема. "Молодое вино в старые меха не вливают" - для явления Русского Духа безусловно необходим именно тот образный строй, тот язык русской поэзии о котором мы говорили. Потому и Пушкинская солнечность или, точнее, православная созерцательность:
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
- Филя, что молчаливый?
- А о чем говорить?...
Действительно, нужно ли говорить о метафорах, ритмах и рифмах, если речь о Любви...
* * *
 |
Сейчас вышло целое море воспоминаний о Рубцове: "Я сидел справа - он слева... мы выпили то-то и то-то..." Ну что же, для биографа и это важно. Но по сути Рубцовской поэзии почти нечего не сказано. Между тем еще один ключ к сути - голос поэта.
Удивительно: все вспоминают теперь, как замечательно пел Рубцов, и под гармонь, и под гитару, и свое, и не свое. Даже Тютчева и Фета пел... И когда пел? - В начале шестидесятых, когда вышли на свет Божий все наши барды. И где пел? - Чуть ли не в тех же компаниях, где пели и они: в общежитии литинститута, на квартирах общих знакомых. Отчего же бардовские песни и хорошие, и не очень, разошлись на пленках миллионными тиражами, а единичные записи Рубцова канули в Лету?.. Посмеялась московская богемка - "юродивым" обозвала.
Рубцов не был понят. Понят ли он сейчас?
Удивительное пение Рубцова. Пение в манере старинных русских тюремных песен. Этот жанр восходит к протяжной лирической песне, к духовному стиху, к притче, к былине. Обычно при упоминании о тюремных песнях у современного человека возникает ассоциация с одесским блатным жанром, но это "две большие разницы". Блатная песня имеет еврейское, отчасти немецкое происхождение и в мелодическом строе, и в поэтике, и в манере исполнения. Блатная песня во многом повлияла на развитие городского романса в ХХ веке, вышла наружу в творчестве бардов в 60 - х, а сейчас просто заполонила эстраду, явив гибрид блатного жанра с западно-европейской поп-культурой .
Барды пели именно то, что от них хотела слышать столичная, далеко не русская интеллигенция. Были ли эти барды патриотами и талантами или бездарными русофобами так или иначе, выбранный жанр, весь дух его и стилистика вели их вбок от Русского Пути. А Рубцов, с его исконно русским пением (и декламацией) был просто не понят и не принят. Посмертная слава Рубцова привела к тому, что за него ухватились профессиональные композиторы: Бог им судья - не ведали что творят. Мы не говорим уже о исполнении Рубцова на эстраде... Эстрада и Рубцов - вещи несовместные. В фольклорной традиции исполнительская манера не есть форма, она часть содержания, отражающая иной тип сознания. Это, если угодно, совместная молитва. Какая-то часть Смысла передается помимо текста, непосредственно от исполнителя к слушателям. На бумаге мы ее теряем, а при самочинном исполнении губим и остальное.
Рубцова нужно слушать. Надо снова стать Русскими Людьми, полюбить Россию, а для того от нынешнего песнопения придется "отрекохся - тьфу - тьфу - тьфу". Тогда мы и услышим по-настоящему:
Я уеду из этой деревни,
Будет льдом покрываться река...