С чего начиналась «Русская свадьба»

Ю. И. Марченко

Юрий Иванович Марченко – известный фольклорист, заведующий Фонограммархивом ИРЛИ РАН ("Пушкинский дом"). Воспоминания Юрия Ивановича носят научный, узкоспециальный характер, но тем они и интересны. Знаменитая "Русская свадьба", о которой пойдёт речь, стала заметным явлением в отечественной фольклористике. – А. Г.

   Мое знакомство с Дмитрием Михайловичем Балашовым состоялось осенью 1974 года. Произошло это благодаря его заинтересованности в изучении материалов, собранных фольклорными экспедициями Ленинградской государственной консерватории.

  Я в то время приступил к занятиям на четвертом курсе, за год до того определившись в класс профессора Феодосия Антоновича Рубцова по специальности «музыкальная фольк-лористика». Обязательным условием обретения профессиональных навыков Феодосий Антонович считал собирательскую практику. Его студенты были не только постоянными, но, самыми активными участниками экспедиций. К тому же, согласно избранной специальности, такими участниками, для которых с экспедиций все только начиналось, а в дальнейшем требовалась большая работа над записанным материалом.

  Основные планы консерваторских фольклористов были связаны с подробным изучением песенных традиций Вологодской области. Собирательская работа выполнялась под руководством Маргариты Львовны Мазо. Как ученица Ф. А. Рубцова, она имела солидную музыкально-теоретическую подготовку, но при этом всегда подчеркивала многогранность материала, предостерегала студентов от проявлений «чисто музыкантского снобизма», постоянно заботилась о расширении нашего этнографического кругозора. Не удивительно, что на семинарских занятиях в Лаборатории народного творчества, предваряющих очередную экспедицию, с нами занимались этнографы, искусствоведы и, конечно же, филологи (упомяну здесь ученицу Владимира Яковлевича Проппа Рахиль Израилевну Беккер, благодаря которой студенты консерватории постепенно обретали навыки записи образцов народной прозы).     

  Летом 1974 года планировалась экспедиция в Тарногский район Вологодской области. Семинарские занятия с нами проводила искусствовед Надежда Калмыкова. Она-то и оказалась тем «связующим звеном», благодаря которому Дмитрий Михайлович посетил Лабораторию народного творчества.

  Причина его появления проста. Летняя экспедиция оказалась весьма результативной. Особенно впечатляли записи обрядового фольклора. Не удивительно, что у М. Л. Мазо возникло желание продолжить работу с целью последующей публикации. Но подготовка  книги силами одних лишь студентов консерватории невозможна. Поэтому встал вопрос о поиске необходимого специалиста. Тогда Надежда Калмыкова, у которой был опыт общения с Дмитрием Михайловичем, – а он жил тогда в Петрозаводске, – сумела договориться с ним о будущей работе.

  Когда Дмитрий Михайлович появился в Лаборатории народного творчества, мы охарак-теризовали ему материалы по свадебной обрядности в Тарногском и Тотемском районах Вологодской области, полагая, что можно было бы осуществлять работу сразу в двух направлениях. Дмитрий Михайлович внимательно все выслушал, изложил нам свою точку зрения на вопросы изучения русской свадьбы (в краткой форме его позиция отражена на страницах сборника «Русские свадебные песни Терского берега Белого моря»1) и предложил следующее: «Издавать надо и то, и другое. Но сейчас важно определиться: либо Тарнога, либо Тотьма. Это разные традиции и смешивать их нельзя. Если вы меня внимательно слушали, то должны понять, что основная идея – издание материала методом «кольчужного плетения», при котором одно звено цепляется за другое. И так – по всей Европейской России и дальше. В этом случае лучше чего-то «недоохватить», чем «переохватить». Не так страшно «недообследовать» какую-либо местную традицию, как «слить воедино» две-три разные».2

   Я попытался было ему возразить, ссылаясь на собрание Истомина-Ляпунова3 и, в конце-концов, на то, что земли Тарногского и Тотемского районов входили в Тотемский уезд Вологодской губернии. В ответ услышал: «Хорошо, что ты уважаешь классиков. Но сейчас будем определяться. Повторяю: либо Тарнога, либо Тотьма». После недолгих размышлений решились ехать в Тарногский район для того, чтобы работать, так сказать, «по свежим следам». Наметили маршрут: предполагалось двигаться от верховьев Кокшеньги (Илезский сельсовет) в сторону Тарногского городка, затем охватить Уфтюгу (Лохотский и Верховский сельсоветы), после чего вновь возвратиться на Кокшеньгу (Верхне- и Нижне-Спасский сельсоветы с выходом на территорию Архангельской области).

   Дмитрий Михайлович предупредил, что это лишь предварительный план, который может измениться в процессе работы. «Вот видишь, – обратился он ко мне,  –  если Тарнога, то Истомин нас не спасает. Здесь нужен Едемский.4 Этим я займусь сам. А вы, – тут он внимательно на нас посмотрел, – отберите песенный репертуар по всему району и составьте подробные последования обряда. Только по волостям, если возможно».       

  Несмотря на то, что первый визит основательно затянулся, Дмитрий Михайлович не спешил уходить. Желая предупредить некоторые вопросы (в первую очередь, вероятно, те, которые могли последовать со стороны М. Л. Мазо), он рассказал кое-что о своих спорах с профессором Московской государственной консерватории Анной Васильевной Рудневой в связи с ее работой над Собранием русских свадебных песен.5 Не скрою: некоторые формулировки Дмитрия Михайловича показались мне тогда непривычно жесткими. Так, издание Свода свадебных песен вне обрядовой этнографии могло превратить, по его мнению, фольклорное собрание в «обычный песенник циклопических размеров». С другой стороны, попытка включить в книгу лишь «лучшие песенные образцы», хоть и была бы полезна в методическом отношении, но «все равно похожа на уступку субъективной оценке материалов, от которой полшага до вкусовщины». Что касается чисто филологических изданий обрядовой поэзии, то они «слишком условны», поскольку «не содержат сведений о соотношении обрядовой этнографии с музыкально-поэтическими формами, не позволяют изучать обряд в единстве историко-этнографических, словесно-художественных и музыкально-художественных компонентов». Наконец, примером того, чего «мы не станем делать ни в коем случае», оказался (тут уж – к моему приятному удивлению) недавно изданный в «Литературных памятниках» том «Лирика русской свадьбы».6

  Итогом встречи было согласие Дмитрия Михайловича на участие в работе. Мы установили примерные сроки экспедиции (отъезд намечался на конец января 1975 года), определились с составом группы: Дмитрий Михайлович, Надежда Калмыкова, Игорь Серый и я; договорились, что для обследования деревень Лохотского и Верховского сельсоветов к нам на неделю присоединится Вера Буракова. Можно сказать, что с этого момента и началась работа над сборником «Русская свадьба».7

 До экспедиции Дмитрий Михайлович еще не раз бывал в Лаборатории народного твор-чества, хотя для этого ему приходилось «разрываться» между Петрозаводском и Ленин-градом. Я уже привык к тому, что воспоминания о Дмитрии Михайловиче чаще всего начинаются с характеристики его внешнего облика: борода, косоворотка, сапоги и даже манера поведения – все это чаще всего толкуется как некая демонстрация чего-то «славяно-фильского», отличающего его от большинства окружающих. Неудивительно, что своим появлением в консерватории такой «необычный» человек всегда вызывал неподдельное любопытство у студентов. Меня же самого Дмитрий Михайлович, напротив, поражал своей естественностью и даже, если угодно, гармоничностью. Помню, как-то раз он оделся в обычный костюм. Мне объяснил: «Пойду в библиотеку: надо посмотреть Едемского. Это – чтобы «ученые дамочки» не «сверлили» меня глазами, а то будет трудно сосредоточиться».

 Поскольку наряды Дмитрия Михайловича действительно производили отвлекающий эффект, то я, взглянув на его «по-советски выправленный» облик, подумал: «Слава Богу. Наконец-то оделся «по-человечески». Интересно, надолго ли?» Оказалось – примерно на неделю. Видел я его в простом городском обмундировании и после, но чрезвычайно редко.

 Задолго до появления Дмитрия Михайловича в консерватории, совершенно не предполагая, что когда-либо с ним встречусь, я ознакомился с некоторыми его работами. Например, книга «Народные баллады»8 входила в круг литературы, обязательной для студентов фольклористов. Что же касается исследования «История развития жанра русской баллады»,9то его мне посоветовал Борис Михайлович Добровольский10 после продолжительной консультации по вопросам соотношения исторических баллад с историческими песнями. Самый живой интерес вызывали у меня достижения в области изучения печорской былины. Особенно впечатляло сенсационное открытие замечательного усть-цилемского сказителя Василия Игнатьевича Лагеева.11 Как бы то ни было, Дмитрий Михайлович в своих эпосоведческих разысканиях выглядел последователем Анны Михайловны Астаховой. Однако рядом появляется замечательный сборник «Сказки Терского берега Белого моря»,12 выполненный в содружестве с профессором Московского государственного университета Эрной Васильевной Померанцевой (Гофман). В среде «блюстителей чистоты» московского и ленинградского фольклористических направлений эта книга воспринималась как нечто совершенно исключительное. Замечу, что и «Русские свадебные песни Терского берега Белого моря» выгодно отличали Дмитрия Михайловича от большинства филологов. Прежде всего – его склонностью к сотрудничеству с музыкантами.13 Благодаря Надежде Калмыковой я успел прочесть еще и «Марфу посадницу».

  По диапазону фольклорно-этнографических интересов и богатству творческих возможностей Дмитрий Михайлович уже тогда оказывался выдающимся ученым и замечательным писателем – одним из тех, кто воскрешал жанр исторического романа. Однако с нами, студентами консерватории, он общался без всякой заносчивости, никогда не выставлял напоказ своего огромного и совершенно очевидного профессионального превосходства.

 До отъезда в экспедицию мне важно было понять, что в предстоящей работе потребуется от нас в первую очередь. В отличие от песенной свадьбы Терского берега Белого моря основу свадебного обряда на Кокшеньге составляли плачи-причитания. Поэтому я рискнул ознакомить Дмитрия Михайловича с недавно вышедшей в свет статьей Бориславы Борисовны  Ефименковой «Драматургия свадебной игры междуречья Сухоны и Юга и верховьев Кокшеньги».14 Очень важно было услышать его отзыв о работе, непосредственно связанной с интересующей нас проблематикой. По прочтении Дмитрий Михайлович заметил: «Во-первых, свадьба – это все-таки обряд. Обряд нельзя рассматривать с уклоном только лишь в сторону народного театра. Мы с Красовской тоже обратили внимание на различную окраску свадебных песен Терского берега, отметили даже резкий эмоциональный «перелом» – когда по ходу обряда прощальные песни сменяются праздничными. Я, конечно, не музыковед, но у Ефименковой получается слишком «по-оперному». «Драматургию» ей сочинить удалось, а вот с «игрой» вышло недоразумение. Надо быть осторожнее с народным понятием «играть свадьбу»! Подумай: что это за «игра» такая, в основе которой причитания? Мало того, что свадебные – еще и «похоронная» версия! С территорией же – просто «могуче». Ведь для того, чтобы представить обряд от междуречья Сухоны и Юга до верховьев Кокшеньги, потребуется, возможно, около десятка самостоятельных сборников. И до тех пор, пока такая работа не будет выполнена, никакой речи о всеобъемлющей «музыкальной драматургии» какой-либо местной «свадебной игры» быть не может». Я тогда подумал: «Похоже, он все-таки преувеличивает. Сказал бы «три-четыре сборника», а то сразу «около десятка». Не многовато ли?» Однако с первых дней совместной экспедиции мои заблуждения развеялись сами собой.                                                 

  Процесс подготовки был достаточно спокойным, хотя и не без обычных будничных заморочек. В конце-концов Б.М.Добровольский оформил на имя Дмитрия Михайловича официальную бумагу от Музфонда и мы отправились в экспедицию.

  Еще до отъезда Дмитрий Михайлович предупредил, что не потерпит никаких проволочек. Поэтому по прибытии в Вологду мы посетили Отдел культуры, в тот же день самолетом отправились в Тарногркий Городок, отметили командировки в Райисполкоме и к вечеру прибыли в Илезский сельсовет. Здесь мы остановились в деревне Мичуровской у Аг-рафены Фроловны Другашковой и, несмотря на изрядную усталость, немедленно начали работу. Поскольку рядом с Аграфеной Фроловной, одной из сильнейших местных «песельниц», жила ее подруга Анна Павловна Попова, по моим летним  впечатлениям - человек такой же феноменальной одаренности, как и Аграфена Фроловна, собрать их вместе не составило никакого труда.

 Уже во время первого сеанса, который продолжался несколько часов и закончился поздней ночью, мне пришлось начисто отказаться от музыковедческих амбиций. Дмитрий Михайлович подробнейшим образом записывал обряд от начала до конца, вновь и вновь возвращаясь к узловым моментам, постоянно выявляя новые детали. Его интересовало все:  время суток, когда происходит действие, планировка избы и то место, где совершается обряд, участники, их одежда, репертуар и многое другое. Совершенно новым для меня оказался поиск соотношения светской и церковной обрядности в свадьбе в целом, а не только в обрядности венчального дня.

На следующий день Дмитрий Михайлович продолжил опрос Аграфены Фроловны, а меня отправил к Анне Павловне для перезаписи причитаний некоторых узловых элементов обряда. За неделю пребывания в Илезском сельсовете мы лишь в двух случаях работали вчетвером – в первые дни в деревне Мичуровской и на заключительном этапе, в деревне Мартьяновской. Все остальное время – либо по индивидуальной программе (Игорь Серый, например, по заданию Дмитрия Михайловича делал фотографии и выполнял зарисовки), либо парами. Мне же непосредственно с Дмитрием Михайловичем довелось записывать Степаниду Парфентьевну Дружининскую (д. Окуловская) и Марию Ивановну Бабкину (д. Грибовская). Не могу умолчать о том впечатлении, которое произвели на Дмитрия Михайловича исполнительницы из деревни Мартьяновский. «Они поют не хуже варзужанок! – воскликнул он, когда мы после очередного сеанса вышли из избы, – Надо бы их записать на пластинку».

В Верх-Кокшеньгском сельсовете, куда мы перебрались после Илезы, работы пошла значительно быстрее. Оттуда мы с Дмитрием Михайловичем добирались до поселка Айга, где жили две прекрасные причиталки – Мария Михайловна Лаврентьева и Ираида Осиповна Евсеева. К сожалению, Мария Михайловна зимой чувствовала себя неважно: сказывался возраст и обострившиеся старые болезни (правда, и в таком, далеко не лучшем своем состоянии она произвела очень серьезное впечатление). Зато Ираида Осиповна за два дня работы «обрушила» на нас такой поток информации, который поразил не только меня, но и самого Дмитрия Михайловича. Однако не обошлось без курьеза. Помню, по завершении последнего сеанса с Ираидой Осиповной я был очень доволен результатом, а вот Дмитрий Михайлович выглядел почему-то задумчивым и даже несколько сердитым. Причина оказалась в том, что я, по мнению Дмитрия Михайловича, несколько переусердствовал. На мой вопрос, почему он такой мрачный, последовал весьма поучительный ответ: «Не забывай, что все те люди, с которыми мы общаемся, никому из нас ничего не должны. Оставь свою «профессиональную» демагогию для фольклористов. Они это любят. Ты на глазах превращаешься в машину, а еще долго работать. Так что давай-ка очеловечивайся!»

Не могу умолчать еще об одном любопытном случае. При работе в деревнях Верх-Кокшеньгского сельсовета пришлось восполнять некоторые недоработки летней экспедиции, связанные с записью сложных опевально-причетных комплексов местной  свадьбы. Когда в одной из деревень мы обнаружили группу весьма сильных причиталок, я решил несколько раз продублировать на магнитофон некоторые исполнительски наиболее сложные и совершенно принципиальные фрагменты обряда. Это, конечно же, потребовало значительного времени. Дмитрий Михайлович вначале попытался меня урезонить, но после третей неудачной попытки перевести работу в русло записи последования свадьбы довольно громко вынес свой вердикт: «Он сумасшедший!»

Замечу, что запись обряда, выполненную от группы взаимно дополняющих друг друга исполнителей, Дмитрий Михайлович рассматривал как наиболее достоверную. Поскольку я в своем «музыковедческом усердии» такую запись все-таки сорвал, то во время всей работы следующего дня должен был вести себя прилично, ни в чем и никак не нарушая плана этнографического опроса. Впрочем, «не очень по-человечески» (по определению Дмитрия Михайловича) я повел себя на следующий день в деревне Борисовской при работе с Прасковьей Ивановной Трапезниковой, Евдокией Ивановной и Агнией Матвеевной Салтановыми. Но это, к счастью, никак не повлияло на выполнение полноценной записи последования обряда.

В деревнях Озерецкого сельсовета, которыми завершалась верх-кокшеньгская часть нашего маршрута, работа сложилась весьма удачно благодаря наличию хороших знатоков обряда в деревнях Евсеевская и Михайловская. Я обратил внимание на то, что Дмитрий Михайлович уже здесь начинал делать некоторые наброски для будущего описания обряда. Несколько изменились его вопросы к исполнителям: теперь важно было установить различия в последовании свадьбы по трем кустам деревень. После того, как были составлены сравнительные таблицы с учетом всего причетно-песенного репертуара, Дмитрий Михайлович обрел некоторое спокойствие и стал производить впечатление человека, у которого наконец-то появилась уверенность, что хотя бы в одной части задуманная работа все-таки будет выполнена.

В Лохотском сельсовете, куда мы перебрались после Озерок, нас уже дожидалась Вера Буракова. Она же определила нас на постой к Величутиной Клавдии Павловне, что во многом способствовало быстрой и результативной работе. Клавдия Павловна была одной из ключевых местных песельниц, великолепным знатоком местной обрядности, а муж ее Василий Елизарович Величутин – замечательным краеведом. Располагая большим домашним архивом, он стал для Дмитрия Михайловича, можно сказать, бесплатным консультантом по многим вопросам истории края. Одной из работ Василия Елизаровича Дмитрий Михайлович с позволения автора воспользовался во вступительном разделе «Русской свадьбы».15      

С присутствием Веры Бураковой появилась возможность работать двумя группами. Мне с Верой Дмитрий Михайлович поручил обследование отдаленных населенных пунктах, а сам с Надеждой Калмыковой и Игорем Серым сосредоточился на работе в центральных  деревнях. Лохотского сельсовета. Своеобразие обрядности на Уфтюге  вызывало у него много вопросов. Пришлось вновь возвратиться к составлению последований свадебных действий. Параллельно передо мной была поставлена еще одна задача. Убедившись в том, что работа с профессиональными причиталками у меня получается результативной, Дмитрий Михайлович направил ее в русло выявления максимальной полноты их свадебного репертуара. Этим объясняются записи, выполненные от Пелагеи Михайловны Якимовой (д. Алфёровская), а затем и от Марии Андреевны Некрасовой – в Верховском сельсовете (д. Будринская). Получив некоторую самостоятельность, мы с Верой стали побольше времени уделять записям песенных материалов. Не скрою, результаты летней экспедиции в той части, которая касалась проработки сложных опевально-причетных форм свадебной обрядности на Уфтюге (особенно – в деревнях Верховского сельсовета), меня совершенно не устраивали. Многое пришлось делать заново. К счастью, после нескольких «выволочек», которые мне Дмитрий Михайлович устроил «за музыковедческое самоуправство» в Верх-Кокшеньге и Озерках, к моменту работы на Уфтюге я научился решать музыкально-фольклористические проблемы без ущерба для записи обрядовой этнографии.

Что же касается Дмитрия Михайловича, то он не переставал меня удивлять широтой своих интересов. Если ему нужно было разобраться в планировке избы, он начинал ее осматривать буквально от чердака до подклета. Долго расспрашивал местных мужичков о способах кладки бревен, о приемах резьбы по дереву. Как-то раз он сильно меня озадачил, заявив, что неплохо было бы познакомиться с каким-нибудь хорошим печных дел мастером. Я уже не говорю о всевозможных предметах домашней утвари (ткацкие станки, прялки, различная посуда и т.д.), все это не просто осматривалось, но тут же фотографировалось, зарисовывалось, изучалось вплоть до обмера. Словом, Дмитрий Михайлович производил впечатление человека, привыкшего все делать своими руками. Много позже, побывав несколько раз у него в Новгороде, я убедился, что так оно на самом деле и было.

Иногда он позволял себе приобрести кое-что у местных жителей. Помню, при работе в Верхне-Спасском сельсовете, я один раз на него сильно «надулся». Дмитрий Михайлович при мне купил у одной старушки два замечательных полотенца, можно сказать, музейной ценности. Заплатил, конечно, деньги по тем временам огромные (в таких случаях он не скупился). Увидев мою «кислую мину», спокойно произнес: «Ты что, хотел бы, чтобы эти полотенца сгнили на чердаке или попали в руки каких-нибудь проходимцев?» Возразить было нечего. Оставалось смириться. 

Обследование деревень Верхне- и Нижне-Спасского сельсоветов складывалась удачно. Несмотря на изрядную усталость все мы (Игорь, Надежда да и я сам) за время работы с Дмитрием Михайловичем, обрели неплохие навыки. Я, например, научился физиономически отличать знатоков традиции от имитаторов. Но теперь мы стремились держаться вместе. На последнем участке маршрута, увы, приходилось делать пешие переходы на солидные расстояния. Дмитрий Михайлович всегда был начеку, не позволял идти «врассыпную», особенно – в темное время суток. Во время одного из наиболее изнурительных переходов я остановился, чтобы перекурить. Дмитрий Михайлович немедленно «тормознул» всю группу. На мое предложение не дожидаться и двигаться дальше, весьма иронично на меня взглянул и, как «фольклорист фольклористу» посоветовал осознать, что волки существуют не только в сказках. Бывали, конечно, и такие случаи, когда нам приходилось переживать изрядные бытовые неудобства. Дмитрий Михайлович никогда не требовал себе никаких привилегий. В конце-концов мы благополучно завершили основной маршрут, добравшись до деревень Большая и Малая Вирова (на территории Архангельской области). Со станции Костылево мы с Игорем Серым отправили Дмитрия Михайловича с Надеждой Калмыковой в Ленинград и, переночевав на вокзале, возвратились в Тарногский Городок для продолжения работы деревнях Маркушевского сельсовета.

Со всей определенностью должен сказать, что успехом наша экспедиция обязана в первую очередь Дмитрию Михайловичу, который к тому же, помимо методического руководства взвалил на свои плечи еще и львиную долю всех финансовых расходов. 

Конечно, до завершения задуманного труда было еще очень далеко: впереди были месяцы первичной обработки материалов, повторные экспедиции, годы приведения книги к норме, приемлемой для издательства. Но первая из поставленных задач, связанная с подробным обследованием свадебной обрядности в Тарногском районе Вологодской области, была решена.