Тоски вековая усталость,
Безумие смутных годов.
Но сколько бы жить не осталось,
Я к смерти ещё не готов.
Ещё не устроены дети,
Печалится часто жена,
И нищенства горькие сети
Всё держат у самого дна.
И давят военные годы
И послевоенная бредь -
Тогда от простой непогоды
Я запросто мог умереть.
Потом у судьбы на подхвате,
Как самый безвестный поэт,
В смирительном белом халате
Весёлым родился на свет.
И снова снятся мне колокола,
Их звон протяжный, гулкий…
Под окном
В сиянье лунном старая ветла
Скрипит, напоминая метроном,
Отсчитывая годы или дни
До покаянья.
А на утро мне
Привидятся прощальные огни,
Как свечи поминальные в окне.
Душа не воспарит, а вздрогнет лишь,
Боясь судьбу во сне предугадать,
И я проснусь. Ведь я ещё малыш.
"Вставай, вставай", - из детства скажет мать.
От Псковы до Волхова и Волги
Широка присеверная Русь,
Здесь на лошадях дороги долги,
И в дорогах неизбывна грусть.
И унылы звоны колокольцев,
И печальны в сумерках полей
Страстные молитвы богомольцев,
Тихие молитвы матерей.
Здесь озёр и рек прозрачны плёсы,
И стоят от Волги до Псковы
Росные звенящие покосы -
Вековое таинство травы.
Кто с горечью, кто с вожделеньем
Вещает о гибели…
Бросьте.
Россия жива даже пеньем
Малиновки на погосте,
Сгоревшей избою и полем -
Заброшенным,
Даже дорогой -
Заросшей,
И вечным покоем,
И нищенкой самой убогой.
Россия жива даже кровью,
Впитавшейся в сухость суглинка.
Россия жива даже болью,
Пока ещё дышит "глубинка".
Кольчужной ковки солнечная вязь
У берега, берёзовый навес
В воде запечатлён,
Где рыба язь
Имеет свой законный интерес,
Безмолвствуя под кромкою речной.
И красным отливают плавники,
Так плещется, как будто он ручной,
Играет, задевая тростники,
И дразнится:
Напрасно не глазей,
Попробуй изловить -
Ведь вот он - я…
Но я - малыш и не ловлю язей,
Они - мои первейшие друзья.
Замело домишки, только крыши
Отражают лунные лучи,
В нашем доме словно стало тише.
Утро. Я проснулся на печи,
Слушаю: то тётушка заслонкой
Тихо громыхнёт, то дед ножом
Вжикнет, и щепа полоской тонкой
Отлетит, а бабушка ковшом
Зачерпнёт водицы из бочонка
И нальёт в пузатый чугунок.
Мир деревни и душа ребёнка.
Дом, где я когда-то выжить смог.
Иногда,
Как будто на икону,
Да проститься мне,
Смотрю на мать.
То своей рукой ей руку трону,
То хочу глаза её понять,
То молюсь,
Что ни слова, ни слоги
И не разобрать,
А то пою -
Словно на родительском пороге
Малышом
В придуманном раю.
От Колымы до речки Колы,
От Колы и до Колымы…
Анатолий Иванен
Сколько их, безвинно убиенных,
Сколько их, пропавших без следа
В лагерях.
(Лишь в надписях настенных
Времени кричащая беда -
В камерах под слоем новых красок).
Неизвестных - их не перечесть.
Не снимали с них посмертных масок,
Только фотографии и есть,
Жёлтые, в архивах.
Цепенея,
Я читаю старые листы,
Вот она, кандальная Рассея -
Колы, Колымы и Воркуты.
Здесь не надо много: пайку хлеба
Да кайло, да волю впереди…
За окошком лагерное небо,
Да на стенках прошлые вожди.
Век двадцатый… Следствия, побеги.
Сколько виноватых без вины?
Всё укрыли гибельные снеги
Да ещё две гибельных войны,
Да ещё делёжка беспредела,
Где земля и воздух нарасхват,
Да ещё…
А впрочем, надоело -
"Бог не фраер", разберётся, брат.
Что нам Москва? Советы да указы.
У Петербурга нищета в чести.
Петрович, плескани вон той заразы,
Поговорим за русские пути.
Москва - сума, не нам о ней калякать,
У "ней" свои - московские - дела,
России там- и "кошке не наплакать",
Хотя ведь раньше русскою была.
Провинция - вот русская держава -
Столичному назло и вопреки.
Плесни, Петрович. А России - слава!
Да здравствует Россия, мужики!
Забрёл на полустанок,
До утра
Мне оставалось ждать,
А время года
Была зима -
Тяжёлые ветра,
И минус двадцать пять была погода.
Собаки выли, и стелился снег,
Дороги заметая, а в сторожке
У печки грелся старый человек,
Сметая со стола ладонью крошки.
И показалось мне, что это я -
Уют найдя, найдя успокоенье.
Вобрав в себя дороги бытия,
В ладонь сметаю вечности мгновенья.
Деревни тихое свеченье
В рассветных сумерках, и вод
Едва заметное теченье,
Едва заметный поворот,
И полуостровом-косою,
Где лишь трепещут камыши,
Светлеет берег полосою,
На удивление свежи,
Желтеют завязи кувшинок
Сквозь лилий яблоневый цвет,
И мир как будто из картинок,
И каждая - пока фрагмент
Чего-то целого.
И глухо,
Перебирая чётки дней,
Волна, как древняя старуха,
Бормочет летопись камней.