(Санкт-Петербург)
Мне снится памятник в России –
У той дороги под уклон,
Где наши матери растили
И жали рожь, и стлали лён,
Где о былом берёзы бредят,
Где отправляясь по дрова,
Никто поныне не объедет
Противотанкового рва.
Там по суглинку
Круг за кругом
Кривые борозды гоня,
Качнулась женщина за плугом,
Но не ударила коня,
Лишь повела тяжелой плетью,
Приметив первую звезду.
А сын её десятилетний
Устало дернул за узду.
И отозвалось мирозданье
Немою музыкой зари
На то, что строгое заданье
Смогли осилить плугари.
Ещё чуть-чуть и – «Стой, работа!»,
И – «Здравствуй, ужин и ночлег!»
Но не дойти до поворота
Им, там оставшимся навек.
Раньше всюду богомольцы разносили,
А теперь увидеть можно и в кино:
Есть озёра и побольше у России,
Но такое лучезарное – одно.
Этой светлой, этой чистой свежей влаги,
Очертившей берега и острова,
Знать, не сглазили проезжие варяги,
Не взмутила ни Литва, ни татарва .
Здесь весною замирали на пороге,
Если снова пели первые скворцы,
Наши деды – рыбаки и углежоги,
Наши матери – доярки и косцы.
Здесь, лишь был бы между грозами затишек,
По малину, по орехи, по грибы
Теплым летом сразу стайка ребятишек
На прогулку вылетала из избы.
Бесколёсеному мешая перевозу,
Прибережные качая клевера,
Здесь гуляют по Осташковскому плёсу
«холостые» и «женатые»* ветра.
Здесь от века взгляд недобрый не привычен,
Не приличен слишком громкий разговор.
Кто ей ближе – то ли Хачин *, то ли Кличен ? –
Городомля не решила до сих пор.
( * Названия местных ветров: «холостой» - дует всю ночь, «женатый» - к вечеру затихает. Хачин , Кличен – названия островов на Селигере)
Там, где в силе дожди,
Там, где солнце в опале,
На безлюдный причал
С теплохода сойду
И увижу не вдруг,
Что ещё не опали
Золотые плоды
В материнском саду.
Восемь яблонь – в грядах
И одна у сарая,
Всю листву растеряв,
Сберегут урожай,
Чтобы понял, зачем,
Каждый год повторяя,
Говорила мне мать:
«В сентябре приезжай…»
Я на миг разминусь
С неприкаянным веком,
Ввергшим пасмурный край
Во вражду и нужду,-
К перевитым стволам,
К перегруженным веткам
По намокшей листве,
Торопясь, подойду.
И в просторной избе,
Покосившейся набок,
Где столетник засох
И будильник затих,
Будет негде ступить
От рассыпанных яблок,
Будет трудно дышать
От плодов золотых.
Не видно гения
В стране невзгод.
Всё дерзновеннее
Молчит народ.
В страну бессонную
Обращено
Зарёй злачёное
Моё окно.
В небесной роздыми –
Вороний гам.
Путями звёздными
Летать не нам.
Глазами детскими
Лесных озёр
Ты смотришь, Родина,
На свой позор.
Спасут не идолы
Ржаную выть.
Довольно издали
Её хулить!
Былье треклятое,
Махнув грачам,
Мужик на тракторе
Запашет сам.
На избы крайние
перекрестясь ,
Целуем отчую
Родную грязь.
Забудем Родину
Всего на час –
И тьма кромешная
Обступит нас.
- Какая даль! Какая высь!
Дубы стоят, как монументы!..
- А ты глаза свои приблизь
К тем, что в траве едва заметны .
Пока ты полем проходил
В своей гордыни человечьей,
Ты многих вовсе погубил,
А ещё больше изувечил.
- И у меня своя юдоль.
И в этом поле пышнокустом
Моих прапращуров давно ль
Съедали с чавканьем и хрустом.
Бездумных тварей легион
В глубинах нор, внутри скворечен.
Я ж разумом обременён,
А вот бессмертьем не отмечен .
- О том, что льётся через край,
Не сожалей, не будь невеждой
И сам себя не обольщай
Несостоятельной надеждой.
Пожил бы ты среди дубов,
Покрытых не корой – коростой
Иль ты завидовать готов
Зелёной ящерке безхвостой .
Ты мнил, что все твои рабы,
Когда они – твои предтечи.
Смотри – и рыбы, и грибы
Сошлись послушать эти речи.
- Что ж – и цветов не задевать,
И в куст не бросить папиросы?
- Прошу вперёд не задавать
Себялюбивые вопросы.
Иди. Запели соловьи
Вдоль всей твоей дороги к дому.
А смолкнут – жалобы свои
Неси кому-нибудь другому.
Памяти поэта Владимира Головяшкина
Вдали от мегаполиса –
От города вдали –
Снега легли до пояса,
До полюса легли.
Дорожная обочина
У леса над ручьём
Снегами оторочена ,
Испятнана зверьём.
Снега сияют матово,
Рождается луна…
…Опять я себя выматываю,
Высматриваю до дна.
От стен, где всюду крайние,
Где гневные везде,
Иду, как на заклание,
По снежной борозде.
Иду на Тверь, на Вологду –
На белый окоём,
Где нас кормили смолоду
Суглинок и назём.
За выпивкой с закускою,
За теленеглиже
Мы всю равнину русскую
Запродали уже.
Над нею радиация
Роняет семена.
Над нею авиация
Гуляет до темна .
Не видно окаяннее
Земли по сторонам.
Какое покаяние
Поможет нынче нам?
Родное небо прорвано –
Озноб от сквозняка.
Летят четыре ворона
Сквозь годы и века.
Под ними пролагаются
Все смертные пути.
Без них не полагается
Ни ехать, ни идти.
Лежат под снегом бороны
У выжженного пня.
Четыре черных ворона
Приметили меня.
И хочется, речистому ,
Ударится в кусты,
Узрев по снегу чистому
Скользящие кресты.
То взмоют ввысь, то в сторону
Уйдут на вираже
Четыре черных ворона,
Дерущихся уже.
(Когтят - повадки стайные, -
Обличье новых дней.)
При Ленине, при Сталине
Жилось им посытней .
Когда под речи краткие
Зароют на юру,
По мне вздохнут украдкою
Собратья по перу.
Один собрат, читающий
Созвездья на лету.
Другой собрат, катающий
Картавинку во рту.
Хоть мы не стали первыми,
Шли веером, вразброс,
Зато скрипели перьями,
Задумавшись всерьёз.
И я, вздохнув по третьему,
Впадаю в немоту,
Поскольку нынче петь ему
Уже невмоготу.
На снег перелинованный
Следами лап и крыл,
По-новому взволнованный,
Я горестно вступил.
Непрошено спроворенный
Навязчивый конвой –
Кругами ходят вороны.
Гадай – который твой?
Я за русский народ говорить не берусь,
Я свою исповедую боль…
…Перелётные птицы прошли Беларусь,
Заполняя полнеба собой.
Их весенняя вдаль поманила пора.
Им вожак – и закон и пример.
Вот уже отсверкали излуки Днепра,
Вот уже заблестел Селигер.
Им лететь и лететь до студёных морей,
До родимых озёр и болот.
А сегодня они над деревней моей
Совершили ночной разворот.
Я причалил уже свой рыбацкий ковчег
И развёл невысокий костёр.
Громко гуси гогочут, садясь на ночлег,
И казарки ведут разговор.
Птичьи речи за кромкой густых камышей
До утра наполняют мой стих.
Две сестры в Беларуси и пять племяшей
Тоже, может быть слышали их.
Я поехать к родным на свиданье готов.
Но меж нами на нынешней час –
Ни шоссейных дорог, ни прямых поездов –
Только небо свободно для нас.
По прочтении книг Анатолия Белова, написалось и в стихах и в прозе. Стихи я подарил Анатолию Григорьевичу, а прозу привожу здесь:
Белое это белое.
Кажется, русская деревня кончилась … И откуда взяться истинно деревенскому – т. е. собственно русскому поэту. Ан, нет. Перечитываю и перечитываю книжку за книжкой: отрада глазу и душе – Анатолий Белов.
И ведь многие о деревне (и талантами Бог не обидел)! Что там многие – все, кого ведаю, - если настоящие. Что там – сам всё о деревне, о ней, матушке, хоть и в Питере родился. Но ведь впитал с молоком матери … Д а, все мы впитали, все родом оттуда. Как Николай Астафьев сказал:
…Священным воздухом деревни
Жив этот город и живёт.
Ведь здесь, и это не случайно,
Поняв призвание своё,
Поют, преодолев отчаянье,
Поэты – выходцы её.
Но вот Белов – что тут особенного?
Тихий голос. Как бы…
Он не выходец, он деревенским остался. Крестьянский сын Анатолий Григорьев Белов. Вот суть. А по тому и белое – это всегда белое, как бы не красили его в черный цвет.
Андрей Грунтовский